О забытом трубадуре, что ушел в
иной предел,
Было
сказано, что стройно он слагал слова и пел.
И не
только пел он песни, но умел их записать,
В
знаки, в строки, и в намеки жемчуг чувства нанизать.
Эти
песни трубадура! Эти взоры chatelaine!
Эти
звоны, перезвоны двух сердец, попавших в плен.
Я их
вижу, знаю, слышу, боль и счастье их делю,
Наши
струны вечно-юны, раз поют они: «Люблю».
Мертвый
замок, долгий вечер, мост подъятый, рвы с водой,
Свет
любви, и звон мгновенья вьются, льются чередой.
Нет
чужих, и нет чужого, нет владык, и нет рабов,
Только
льется серебристый ручеек напевных слов.
О,
ручей, звончей, звончее. Сердце просит, мысль зовет.
Сердце
хочет, мысль подвластна, власть любви – как сладкий мед.
Эта
власть раба равняет с самой лучшей из цариц.
Взор
темнеет, сказка светит из-под дрогнувших ресниц.
Эти
песни трубадура! Эти взоры chatelaine»
Сколько
пышных стран раскрылось в двух сердцах средь темных стен.
Раб – с
царицей, иль рабыня наклонилась к королю?
О,
любите, струны – юны, раз поют они: «Люблю»!