1
Моя душа – глухой
всебожный храм,
Там дышат тени, смутно нарастая.
Отраднее всего моим
мечтам
Прекрасные чудовища
Китая.
Дракон, владыка солнца и
весны,
Единорог, эмблема
совершенства,
И феникс, образ
царственной жены,
Слиянье власти, блеска,
и блаженства.
Люблю однообразную мечту
В созданиях художников
Китая,
Застывшую, как иней,
красоту,
Как иней снов, что
искрится не тая.
Симметрия – их основной
закон,
Они рисуют даль как
восхожденье,
И сладко мне, что
страшный их дракон
Не адский дух, а символ
наслажденья.
А дивная утонченность
тонов,
Дробящихся в различии согласном,
Проникновенье в таинство
основ,
Лазурь в лазури, красное
на красном!
А равнодушье к образу
людей,
Пристрастье к
разновидностям звериным,
Сплетенье в строгий узел
всех страстей,
Огонь ума, скользящий по
картинам!
Но более, чем это все, у
них,
Люблю пробел лирического
зноя.
Люблю постичь, сквозь
легкий нежный стих,
Безбрежное отчаянье
покоя.
2
К старинным
манускриптам, в поздний час,
Почувствовав обычное
призванье,
Я рылся между свитков, и
как раз
Чванг-Санга прочитал
повествованье.
Там смутный кто-то, я не
знаю кто,
Ронял слова печали и
забвенья:
«Бесчувственно Великое
Ничто,
В нем я и ты – мелькаем
на мгновенье.
Проходит Ночь, и в роще
дышит свет,
Две птички, тесно
сжавшись, спали рядом,
Но с блеском Дня той
дружбы больше нет,
И каждая летит к своим
усладам.
За тьмою – жизнь, за
холодом – апрель,
И снова темный холод
ожиданья.
Я разобью певучую
свирель,
Иду на Запад, умерли
мечтанья.
Бесчувственно Великое
Ничто,
Земля и Небо – свод
немого храма.
Я тихо сплю – я тот же и
никто,
Моя душа – воздушность
фимиама».