Лгать не могла. Но
правды никогда
Из уст ее не
приходилось слышать –
Захватанной,
публичной, тусклой правды,
Которой одурманен
человек.
В ее речах суровая
основа
Житейской поскони
преображалась
В священную, мерцающую
ткань –
Покров Изиды. Под ее
ногами
Цвели, как луг,
побегами мистерий
Паркеты зал и камни
мостовых.
Действительность
бесследно истлевала
Под пальцами
рассеянной руки.
Ей грамота мешала с
детства книге
И обедняла щедрый
смысл письмен.
А физики напрасные
законы
Лишали власти таинства
игры.
Своих стихов
прерывистые строки,
Свистящие, как шелест
древних трав,
Она шептала с вещим
напряженьем,
Как заговор от сглаза
и огня.
Слепая – здесь,
физически – глухая, –
Юродивая, старица,
дитя, –
Смиренно шла сквозь
все обряды жизни:
Хозяйство, брак, детей
и нищету.
События житейских
повечерий –
(Черед родин, болезней
и смертей) –
В душе ее отображались
снами –
Сигналами иного бытия.
Когда ж вся жизнь
ощерилась годами
Расстрелов, голода,
усобиц и вражды,
Она, с доверьем
подавая руку,
Пошла за ней на рынок
и в тюрьму.
И, нищенствуя долу,
литургию
На небе слышала и
поняла,
Что хлеб – воистину
есть плоть Христова,
Что кровь и скорбь –
воистину вино.
И смерть пришла, и
смерти не узнала:
Вдруг растворилась в
сумраке долин,
В молчании полынных
плоскогорий,
В седых камнях
Сугдейской старины.
10 февраля 1929
Коктебель