Открыт паноптикум
печальный
Один, другой и третий
год.
Толпою пьяной и
нахальной
Спешим... В гробу
царица ждет.
Она лежит в гробу
стеклянном,
И не мертва и не жива,
А люди шепчут
неустанно
О ней бесстыдные
слова.
Она раскинулась лениво
–
Навек забыть, навек
уснуть...
Змея легко,
неторопливо
Ей жалит восковую
грудь...
Я сам, позорный и
продажный,
С кругами синими у
глаз,
Пришел взглянуть на
профиль важный,
На воск, открытый
напоказ...
Тебя рассматривает
каждый,
Но, если б гроб твой
не был пуст,
Я услыхал бы не
однажды
Надменный вздох
истлевших уст:
«Кадите мне. Цветы
рассыпьте.
Я в незапамятных веках
Была царицею в Египте.
Теперь – я воск. Я
тлен. Я прах».
«Царица! Я пленен
тобою!
Я был в Египте лишь
рабом,
А ныне суждено судьбою
Мне быть поэтом и
царем!
Ты видишь ли теперь из
гроба,
Что Русь, как Рим,
пьяна тобой?
Что я и Цезарь – будем
оба
В веках равны перед
судьбой?»
Замолк. Смотрю. Она не
слышит.
Но грудь колышется
едва
И за прозрачной тканью
дышит...
И слышу тихие слова:
«Тогда я исторгала
грозы.
Теперь исторгну жгучей
всех
У пьяного поэта –
слезы,
У пьяной проститутки –
смех».
16 декабря 1907