Ты вся на море! ты вся на
юге! и даже южно
Глаза сияют. Ты вся
чужая. Ты вся – полет.
О, горе сердцу! –
мы неразлучны с тобою год.
Как это странно! как это
больно! и как ненужно!
Ты побледнела, ты
исхудала: в изнеможеньи
Ты вся на море, ты вся
на юге! ты вся вдали.
О, горе сердцу! –
мы год, как хворост, шутя, сожгли,
И расстаемся: я – с
нежной скорбью, ты – в раздраженьи.
Ты осудила меня за
мягкость и за сердечность, –
За состраданье к той
неудачной, забытой мной, –
О, горе сердцу! –
кого я наспех назвал родной…
Но кто виною? – Моя
неровность! моя беспечность.
Моя порывность! моя
беспечность! да, вы виною,
Как ты, о юность, ты,
опьяненность! ты, звон в крови!
И жажда женской чаруйной
ласки! И зов любви!
О, горе сердцу! –
ведь так смеялись весна весною…
Сирень сиренью… И с
новым маем, и с новой листью
Все весенело; сверкало,
пело в душе опять.
Я верил в счастье, я
верил в женщин – четыре, пять,
Семь и двенадцать
встречая весен, весь – бескорыстье.
О, бескорыстье весенней
веры в такую встречу,
Чтоб расставаться не
надо было, – в тебе ль не зло?
О, горе сердцу! –
двенадцать женщин судьбой смело!
Я так растерян, я так
измучен, так искалечен.
Но боль за болью и за
утратой еще утрата:
Тебя теряю, свою
волшебку, свою мечту…
Ты вся на море, ты вся
на юге, вся на лету…
О, горе сердцу! И за
ошибки ему расплата…
1916. Февраль, 17
Петроград