I
...И непорочного Иова
струпьями лютой проказы
Бог поразил от подошвы
ноги и по самое темя.
Иов сидел далеко за
оградой селенья на пепле.
Острую взял он себе черепицу
скоблить свои раны.
Молвит жена ему: «Всё
еще тверд ты в своем благочестье?
Встань и Творца похули,
чтоб тебе умереть». Но смиренно
Иов жене отвечает: «Я
доброе принял от Бога,
Должно и злое принять:
да исполнится воля Господня!»
Мудрый Софар, Елифаз из
Темани, Вилдат из Савхеи
Вместе сошлись, чтобы
сетовать с ним, утешая страдальца.
Очи подняв, издали не
узнали несчастного друга.
Жалобный голос
возвысили, ризы свои разодрали,
Стали рыдать,
неутешные, пыль над главами бросая.
С Иовом рядом семь дней
и ночей просидели в молчанье:
Слова никто не сказал,
оттого что страдание было
Слишком велико. И
первый открыл он уста и промолвил:
II
ИОВ
Да будет проклятым навек
Тот день, как я рожден
для смерти и печали,
Да будет проклятой и
ночь, когда сказали:
«Зачался человек».
Теперь я плачу и тоскую:
Зачем сосал я грудь родную,
Зачем не умер я: лежал
бы в тишине,
Дремал – и было бы спокойно мне.
И почивал бы я с великими
царями,
С могучими владыками земли, –
Победоносными вождями,
Что войны некогда вели,
Копили золото и строили
чертоги...
Я был бы там, где нет тревоги,
Где больше нет вражды земной,
Где равен малому великий,
Вкушают узники покой
И раб свободен от владыки...
На что мне жизнь, на что мне свет?
Как знойным полднем изнуренный,
Тоскуя, тени ждет
работник утомленный,
Я смерти жду, – а смерти нет.
О, если б на меня
простер Ты, Боже, руку
И больше страхом не томил, –
Чтоб кончить сразу жизнь и муку,
Одним ударом поразил.
ЕЛИФАЗ
Ужель ты праведней Отца вселенной,
Ужель на суд Его зовешь?
Зачем же с речью дерзновенной
Ты против Бога восстаешь?
Безумец тот, кто не склоняет
Во прах главы перед Творцом.
Когда и небеса нечисты
пред лицом
Всевышнего, когда не доверяет
Он даже ангелам Своим, –
То как же чистым быть пред Ним
Тому, кто рвется на свободу,
В темницу плоти заключен,
Тому, кто женщиной рожден
И беззаконье пьет, как воду?
ИОВ
О да, над бездной Бог грядет,
Столпы земли передвигает,
Печать на звезды налагает,
Прикажет, – солнце не взойдет.
Он пронесется, – не замечу,
Захочет взять, – кто запретит?
Он спросит, – как ему отвечу,
Накажет, – кто меня простит?
Пред взором мудрости Господней
Открыты тайны преисподней,
И херувимы, падши ниц,
Не открывая в страхе лиц,
Трепещут у Его подножья,
И полон мир Его чудес,
И всё величие небес –
От дуновенья Духа Божья.
Жив мой Создатель, жив Господь,
Мой Бог, суда меня лишивший,
Мне душу скорбью омрачивший:
Его нельзя мне побороть.
Но пусть страдаю, неутешный, –
Я вашей лжи не потерплю,
И правоты моей безгрешной,
Пока я жив, не уступлю.
Голодных я кормил, я
утолял печали,
Я утешал больных, для
сирот был отец,
И чресла бедняков меня
благословляли,
Согретые руном моих овец.
За щедрость в дни былые славил
По всей земле меня народ.
В тени вечерней у ворот
Мое седалище я ставил.
И юноши ко мне, и
старцы, приходя,
В благоговении молчали,
И слов моих смиренно ждали,
Как благодатного дождя.
За что же ныне я в позоре,
Людьми отвергнутый, живу,
Не знаю, где в слезах и горе
Склонить бездомную главу.
В пыли, со струпьями на
почернелой коже,
Сижу и думаю: меня
утешит ложе.
Но Бог виденьями пугает
и во сне.
И ночью холодно в
разодранных одеждах,
Во мне страдает дух, и
плоть болит во мне,
Тень смерти – на усталых веждах.
И все-таки я прав, я
чист перед Тобой,
Не ведаю, Господь, за
что терплю мученье.
Земля, ты кровь мою
невинную не скрой, –
Да вопиет она о мщенье!
ВИЛДАТ
Скажи, ты видел ли, чтоб
Бог вознаграждал
Людей жестоких и лукавых,
Чтоб Он поддерживал неправых
И непорочных отвергал?
О нет, – в шатре у беззаконных
Померкнет радостный очаг,
Он восстановит угнетенных,
И будет к праведному благ,
И суд рабам Своим дарует.
Но кары Божьей не минует
Творящий темные дела:
Когда в броне он бесполезной
Уйдет от палицы железной,
Настигнет медная стрела:
За грех твой скорбь вошла в обитель
И за вину твоих детей
Рукою любящей Своей
Тебя карает Вседержитель.
Терпи, смиряйся и молчи.
ИОВ
Все утешения напрасны,
О бесполезные врачи!
Шатры злодеев – безопасны,
Дома грабителей полны
Благословенной тишины.
Я знаю: правды нет, и
всё ж о ней тоскую,
Без правды жить я не хочу,
Лишь только вспомню – негодую
И содрогаюсь, и ропщу.
Не буду я молчать, не
буду покоряться,
Невинен я, – и пусть
меня накажет Бог.
О, если б с Ним я только мог,
Как равный с равным, состязаться!
Но нет возмездья, нет суда.
Ужель Он праведных не любит,
И злых, и добрых вместе губит?
Зачем, о Господи, не
ведает труда
И богатеет нечестивый?
Зачем обильный плод ему
приносят нивы,
И множатся в полях его стада?
Зачем преступные живут
среди веселий,
Пируют, смерти не боясь?
Их дети прыгают, смеясь,
Под звук тимпана и свирели.
Господь забыл Своих рабов,
Он не поможет угнетенным,
Он не утешит бедняков, –
Он землю отдал беззаконным.
И отторгают от сосцов
Младенцев плачущих,
живут под кровом неба
Нагие без одежд,
голодные без хлеба.
Меж тем, как должен быть злодей
Соломинкой, Господь, в
живой руке Твоей,
Былинкой, ветром уносимой, –
Он жизнь кончает, невредимый.
«Его потомству Бог
возмездье бережет», –
Так кто-нибудь из вас мне скажет.
Но пусть и сам злодей от
мести Божьей пьет,
Пускай Господь самих
грабителей накажет,
А до детей и до грядущих бед
Им после смерти – дела нет.
Скопилось в мире слишком много
Неотомщаемых обид, –
И это видят очи Бога,
Он это терпит и молчит!
СОФАР
Не говори, что Бог несправедлив,
Но люди Вечного
постигнуть не умеют.
Лишь сердцем мудрые,
гордыню укротив,
Пред Ним благоговеют, –
Затем, что свят Его закон,
И в сонме ангелов небесных
Он страшным для очей телесных
Великолепьем окружен.
И если б отнял Он на миг
Свое дыханье,
И сердце обратил к Себе Господь, –
Погиб бы человек и
всякое созданье,
И возвратилась бы во
прах живая плоть.
Ты сам избрал свою дорогу:
На бремя жизни не ропщи.
Будь добрым для себя, не
угождая Богу,
И за добро свое награды
не ищи.
Мы по земле пройдем, как тени,
Учись у древних мудрецов,
Учись у прошлых поколений,
У наших дедов и отцов.
А мы – вчерашние и
ничего не знаем,
Во всем ничтожные – во
благе и во зле,
Мы, не достигнув на земле
Ни мудрости, ни счастья,
– умираем.
ИОВ
О, если б мог судьбой я
поменяться с вами,
Не так же ли, как вы,
главой бы я кивал,
Старался бы помочь в
страданиях словами,
Движеньем губ вас утешал.
Но тот, чье сердце в счастье
дремлет,
Понять чужую скорбь не может
никогда.
Кричу: обида! Бог не внемлет,
Я вопию, – и нет суда.
И что мы – для Него?
Зачем подстерегает,
Зачем испытывает нас
Он каждый день и каждый час,
И мстит, и горечью нам
душу пресыщает?
Не Ты ль образовал,
скрепил костями плоть,
И жизнь не Сам ли Ты
вдохнул в меня, Господь,
Не Ты ли надо мной
трудился, как ваятель?
За что невинного губить?
Ужели хочешь истребить
Ты дело рук Твоих, Создатель?
И в нескончаемой борьбе
Зачем меня врагом
поставил Ты Себе?
Кого преследуешь? Как
ураган – пылинку,
Меня похитит смерть. Я
слаб и одинок.
Не гонишь ли, Господь,
Ты сорванный листок,
Не сокрушаешь ли увядшую
былинку?
Кто знает, доживу ль до
завтрашнего дня.
Вот скоро я умру, –
поищешь, – нет меня.
Уйду – и не вернусь – в
страну могильной сени,
В страну безмолвия и
ужаса, и тени.
Когда могучий ствол
повалит дровосек,
Еще надежда есть, что
вновь зазеленеет
Полузасохший пень и даст
живой побег,
Как только брызнет дождь
и сыростью повеет;
А если человек с лица
земли исчез, –
Он не вернется вновь, из
гроба не воспрянет,
Во прахе ляжет и не встанет
Он до скончания небес.
О, если у Тебя
могущество и благость,
Господь, что значит грех людей,
Зачем бы не простить и
осуждений тягость
Не снять с души моей?
Ответь же, выслушай,
Владыка, оправданье,
Иль лучше, – нет,
оставь, оставь меня, забудь,
Чтоб мне опомниться,
перевести дыханье,
Не мучай, отступи и дай
мне отдохнуть!
III
Смертному Бог отвечал
несказанным глаголом из бури.
Иов лежал пред лицом
Иеговы в прахе и пепле:
«Вот я ничтожен, о
Господи! Мне ли с Тобою бороться?
Руку мою на уста
полагаю, умолкнув навеки».
Но против воли, меж тем
как лежал он во прахе и пепле, –
Ненасыщенное правдою
сердце его возмущалось.
Бог возвратил ему
прежнее счастье, богатство умножил.
Новые дети на празднике
светлом опять пировали.
Овцы, быки и верблюды в
долинах паслись безмятежных.
Умер он в старости,
долгими днями вполне насыщенный,
И до колена четвертого
внуков и правнуков видел.
Только в морщинах лица
его вечная дума таилась,
Только и в радости взор
омрачен был неведомой скорбью:
Тщетно за всех
угнетенных алкала душа его правды, –
Правды Господь никому
никогда на земле не откроет.
1892