Гонимый – кем, почем я
знаю?
Вопросом: поцелуев в
жизни сколько?
Румынкой, дочерью Дуная,
Иль песнью лет про
прелесть польки, –
Бегу в леса, ущелья,
пропасти
И там живу сквозь птичий
гам,
Как снежный сноп, сияют
лопасти
Крыла, сверкавшего
врагам.
Судеб виднеются колеса,
С ужасным сонным людям
свистом
И я, как камень неба,
несся
Путем не нашим и
огнистым.
Люди изумленно изменяли
лица,
Когда я падал у зари.
Одни просили удалиться,
А те молили: озари.
Над юга степью, где волы
Качают черные рога,
Туда, на север, где
стволы
Поют, как с струнами
дуга,
С венком из молний белый
чорт
Летел, крутя власы
бородки:
Он слышит вой власатых
морд
И слышит бой в
сковородки.
Он говорил: «Я белый
ворон, я одинок,
Но всё – и черную
сомнений ношу
И белой молнии венок –
Я за один лишь призрак
брошу
Взлететь в страну из
серебра,
Стать звонким вестником
добра».
У колодца расколоться
Так хотела бы вода,
Чтоб в болотце с
позолотцей
Отразились повода.
Мчась, как узкая змея,
Так хотела бы струя,
Так хотела бы водица
Убегать и расходиться,
Чтоб, ценой работы
добыты,
Зеленее стали чёботы,
Черноглаэыя, ея.
Шопот, ропот, неги стон,
Краска темная стыда.
Окна, избы с трех
сторон,
Воют сытые стада.
В коромысле есть
цветочек,
А на речке синей челн.
«На, возьми другой
платочек,
Кошелек мой туго полн».
–
«Кто он, кто он, что он
хочет?
Руки дики и грубы!
Надо мною ли хохочет
Близко тятькиной избы?
Или? или я отвечу
Чернооку молодцу,
О сомнений быстрых вече,
Что пожалуюсь отцу?»
Ах, юдоль моя гореть!
Но зачем устами ищем
Пыль, гонимую кладбищем,
Знойным пламенем
стереть?
И в этот миг к пределам
горшим
Летел я, сумрачный, как
коршун.
Воззреньем старческим
глядя на вид земных шумих,
Тогда в тот миг увидел
их.
<1912>