Веревкой грубо обвязав
Сорочку белую на
стане,
Зажегши девичьи глаза,
На вишню старую
взошла,
Держась за сук ее
ствола.
Вишневые старые ветки
шумят,
Качая свой наряд.
И вот пророчество о
деве –
Кукушка простучала
девять.
Она проворно набрала
Багровой вишни два
стакана.
Вкусны вареники в
сметане.
С сметаной белою
прекрасны
Толпы вареников
запасы.
Но ты, лукавый огонек,
В ее глазах бесенком
прыгал –
Уроки закопченных
игол.
Свидетель – старенькая
книга,
Глаза украдены оттуда,
И книга глаз – уменья
чудо.
Я помню ветхое
крыльцо,
Крыльца старушечье
лицо,
Где спичкой в копоти с
утра
Большие очи Богородицы
Наводит добрая сестра,
Как вывеска наводится.
В святых глазах
семейства Бога
Скакал безумный
огонек.
Она сошла, ее дорога
Ведет на срезанный
пенек,
Уселась на пенек,
Колени обвила,
Склонивши голову.
Опять в глазах хохочет
огонек
И белой краски темнеет
олово.
Кто был виновник,
Что я был человек?
И пел дубровник:
– Вер вер виру
сексексек.
О, доски старые
крыльца,
Как много раз на вас
лежали
Сестер тела,
Нагие, смуглые,
Как невод для
солнечного луча,
Точно рыбаком
Расставленные сети
немого <нрзб.>,
Казалось, забытого в
тиши.
Милее чем коровы «му»
Теленку взаперти в
хлеву
Лился огонь.
И вдруг, подкравшись
сзади,
Бросал на тело ветки
я,
То к солнцу полон
ревности,
То шутки ради.
1921